Сала. На землях Корфов

Девятнадцатый век в Ямбургском уезде прошел под знаком «великого переселения»: менялись хозяева старых имений, на свет появлялись новые, куда владельцы переводили своих крестьян из внутренних губерний страны. Большую часть новых хозяев составляли прибалтийские дворяне, среди которых было немало этнических немцев. Ямбургский уезд лежал на полпути между Петербургом, где им доводилось служить, и их родовым поместьями в Эстляндии и Лифляндии, снискав себе славу «остзейского края» Петербургской губернии.

Одним из таких мест, где немецкие корни были перенесены на русскую землю, стала старинная деревня Сала, расположенная на левом берегу реки Луги недалеко от Ямбурга. Со времен Столбовского договора до эпохи Петра Первого эти земли принадлежали шведским баронам. После Северной войны многое поменялось, но только не местные хозяева: владельцами местных усадеб по-прежнему оставались шведские бароны, перешедшие на службу русской короне.

Местность у впадения реки Солки в Лугу, называвшаяся Терпигорьем, была родовым поместьем генерал-аншефа барона Франца-Вильгельма Блекена, голштинского генерала от инфантерии, кавалера ордена Александра Невского, предки которого владели этой землей еще в 17 веке. Со временем рядом с деревней появилась и усадьба. После его смерти в 1764 году имение перешло к его дочери Шарлотте-Марии. Наследница генерала вышла замуж за полковника Иосифа (Осипа) Николаевича Корфа, положив тем самым начало «сальским корням» Корфа ,сохранившимся вплоть до революции…

Род фон Корф появился в Лифляндии в пятнадцатом столетии. Родоначальник остзейской ветви, которого так же, как и героя Отечественной войны 1812 года, звали Николаем, получил там фамильное владение Прекульн. Баронский титул представителями этого семейства был получен в шестнадцатом веке.

Супруги, оставив в Сале хозяйственные заведения, создали свою усадьбу, напротив нее на правом берегу Луги у впадения речки Солки, и назвали по имени владелицы — Мариенгоф. Они выстроили здесь деревян­ные господские и служебные здания, разбили парк регулярной планировки. Судя по сохранившимся вдоль склона двухсотлет­ним исполинским деревьям, Корфы посадили здесь ряды лип и лиственниц, произвели обваловку склона к реке.

После смерти мужа в 1774 году Шарлотта-Мария продала генеральному консулу шведского купечества не только деревни Кошкину, Свейск и Захонье, но и восточную часть усадеб­ной земли, сохранив за ней название Мариенгоф и отделив ее ме­жевой канавой от западной части. Усадьбу с постройками и пар­ком Шарлотта-Мария переименовала в Новую Салу или Блекенгоф, а деревню и усадьбу на левом берегу стали называть Старая Сала. К этому времени Шар­лотта-Мария была уже замужем за полковником Фридрихом-Вильгельмом Науендорфом. В усадьбе Новая Сала она и доживала свой век. Управление же имение Сала она доверила своему сыну, капитану Ивану Оси­повичу Корфу, ставшему родоначальником одной из боковых вет­вей рода Корфов, разделившегося еще в 17 веке на три линии. Женившись на Анне (Анне-Шарлотте) Ивановне, Иван Осипович породнился с не менее старинным и разветвленным родом Вран­гелей, с 1781 по 1804 годы у них родилось восемь сыновей и четы­ре дочери.

Будучи хозяином имения, Иван Осипович пользовался большим авторитетом среди дворян Ямбургского уезда; свидетельством чему стало избрание его предводителем местного дворянства на протяжении 21 год (с 1794 по 1815 г.).

Общественное положение и увеличение семьи обязывали Корфа устроить удобную и представительную усадьбу. Он создал ее прямо у деревни Старой Салы. Господский дере­вянный дом был поставлен на бровке склона к реке Луге, вокруг него и по скату высадили парк, а западнее вырыли пруд, около которо­го возвели каменные хозяйственные постройки. Унаследовав вот­чину после смерти матери в 1799 году, Иван Осипович, будучи уже пол­ковником, занялся ее преобразованием и расширением: приобрел соседнюю деревню Дубровицы (Дубровка), стоящую на Нарвском тракте, со­единил ее дорогой с усадьбой; осушил заболоченные земли, про­рыв целую систему канав; прямо у дороги построил хозяйственный полумызок, назвав его по имени жены Анненгоф, завел там крупное молочное производство, для чего выстроил из больших плитных блоков скотные дворы, молочню, ветряную мельницу; еще у одной соседней деревни — Пулковой — был построен кирпичный завод, а напротив него, на другом бе­регу Луги — стеклянный, да еще в Нарве содержал отцовский ка­менный дом. Не забыл хозяин устроить и фамильный склеп с часовней во имя святого пророка Илии. Только после обустройства сальской усадьбы, Иван Осипович продал материн­скую усадьбу Новая Сала, или Блекенгоф, владелице Мариенго­фа Надежде Васильевне Резвой.

Именно в таком цветущем состоянии он оставил поместье жене и детям. Пос­ле его смерти в 1842 году были описаны земли имения, в которое входили деревни Старая Сала, Пулкова, Дубровка, пустоши Дуб­ровка, Ивановская, Аннинская и Сур-Сала, занимавшие 2591 де­сятину. Только в 1846 году, незадолго до смерти Анны Иванов­ны, произошел раздел имения между наследниками: генерал-лей­тенантом Николаем Ивановичем, генерал-майором Александром Ивановичем, отставным штаб-ротмистром Федором Ивановичем, коллежским советником Егором Ивановичем, полковником Пав­лом Ивановичем Корфами, а также вдовой брата Иосифа Ивано­вича Шарлоттой Антоновной, урожденной Штакельберг, сестрами — Шарлоттой Штакельберг, Анастасией Траубенберг, Анной Вран­гель, Елизаветой Лоде.

По раздельному акту единственным владельцем поместья Сала (слово Старая ушло из наименования после продажи усадьбы Но­вой Салы) стал Павел Иванович Корф. Окончив Первый кадет­ский корпус, он начал службу в 1820 году, прошел все ступени служебной лестницы и в чине генерал-лейтенанта был назначен генерал-адъютантом свиты Александра Второго. Новый хозяин про­должил благоустройство усадеб Сала и Анненгоф, увеличив их площадь до 12 десятин, перестроил усадебный дом, выстроил два постоялых двора и винокуренный завод; откупив земли, выделен­ные брату Федору, он значительно увеличил площадь поместья, которое в 1862 году занимало 5801 десятину. В имении прожива­ло 68 крестьян мужского пола и 14 дворовых.

По завещанию Павла Ивановича, составленному в 1867 году, имение Сала оставалось в совместном владении его жены Анны Осиповны, урожденной Корф, и детей. Раздел между ними произошел лишь в 1882 году, когда уже не было в живых старшего сына Александра, умершего шестью годами ранее.

Новым владельцем имения стал его младший брат Павел Павлович Корф. Закончив курс в С.-Петербургском и Берлинском универ­ситетах, он получил степень доктора права, в 1872 году причис­лен к Министерству внутренних дел, через год назначен чинов­ником особых поручений при Министерстве государственных имуществ. В 1877 году Павла Павловича пожаловали церемоний­мейстером Двора, в 1900 году — обер-церемониймейстером и тай­ным советником, через двенадцать лет — действительным тайным советником.

Павел Павлович продолжил благоустройство усадьбы, увеличил ее площадь до 28 десятин; хороший доход приносили построенные ранее кирпичный завод, ветряная мель­ница, две кузницы, постоялый двор и рыбные ловли. В 1890 году Павел Павлович заложил поместье в Дворянском земельном бан­ке и получил солидную ссуду 40 000 рублей.

Облик родовой усадьбы Корфов, какой она была в это время, помогают воскресить воспоминания племянника Павла Павло­вича — Павла Александровича Корфа:

Моя мать вмес­те со мной добралась до Салы в июне 1891 года. Имение Сала, расположенное в Санкт-Петербургской губернии, существенно отличалось от отцовского дома моей матери в Курляндии. Как Медсен имел характер старого немецкого владения, так Сала была настоящее русское поместье, типичное “дворянское гнез­до”. Большой деревянный, одноэтажный дом на высоком камен­ном фундаменте был построен еще в 18 веке, а в середине 19 века перестроен моим дедом, надстроившим второй этаж. Кра­сивый балкон на четырех колоннах украшал садовый фасад дома, с него открывался вид на реку Лугу, берег которой окаймлял пре­красно ухоженный парк. Когда Сала, после смерти моей бабуш­ки в 1889 году, перешла к дяде Паулю, она вновь была значи­тельно им перестроена. Старый отцовский дом был для дяди не­достаточно элегантным. Большой зал был перестроен, поднят потолок; представительные въездные ворота, претенциозная па­радная лестница и высокий пандус подъезда придавали усадьбе некий оттенок палладианства.
Мой дядя водил меня к родовому склепу. Распахивались тя­желые железные ворота и передо мной представало необыкновен­но мрачное зрелище. В полутемном пространстве рядами, друг за другом, стояли многочисленные гробы. Ближе к входу стоял оби­тый голубым бархатом и украшенный серебряным позументом гроб моего отца. За ним гроб моего деда, генерал-адъютанта Алек­сандра Второго. Гроб был обтянут желтым бархатом и имел позолочен­ный гриф. В изголовье было маленькое стеклянное оконце, чтобы можно было видеть набальзамированный труп. Рядом стоял гроб его жены, моей бабушки Анны».

Еще одно характерное воспоминание о Терпигорье, позволяющее почувствовать замечательную природу Нижнелужья, можно встретить у В. Пикуля:

В один из дней, когда осенне похолодало, Сергей Яковлевич (губернатор Уренского края князь С. Я. Мышецкий) выехал в Терпигорье—волшебный край, под боком столицы, о котором так мало знали петербуржцы. Поезд, пыхтя, дотащился до Уездного захолустья—Ямбурга… Румяные молодухи на станции зазывали на «чай с лимоном», а фартовые парни в цветных жилетках заламывали картузы лихо: «Коли желаете, сударь, культурно время провесть, Так это мы сами горазд бойкие! И обхождение тонкое понимаем. Будете сладкую водочку Из рюмочки пить да колбаску вилочкой тыкать»…Спустился к пристани. И потекли навстречу высокие песчаные берега Терпигорья; перед ликом мудрой, вечной и Доброй природы мелкими казались князю все его дрязги—суета сует, и не больше! Плывя по реке, он решил почаще вспоминать надпись, которая была начертана на кольце у Царя Соломона: «И это пройдет…». Но вот выплеснула волна из-под борта катера и затихла. А из-за плеса вдруг мягко заполонило глаза видение прошлого , словно с берега ему показали картину Сомова или Борисова-Мусатова».

Конец идиллии положил октябрь 1917 года. После Октябрьской революции Павел Павлович Корф эми­грировал. Последнее упоминание о его пребывании в России от­носится к лету 1917 года, когда в Крыму «воспрянувшие ду­хом монархисты пытались в течение нескольких недель подго­товить операцию по спасению бывшего царя и его жены», находившихся тогда под охраной в Царском Селе. Организа­торами группы были вдовствующая императрица Мария Федо­ровна, барон П.П. Корф и другие сочувствующие. Тогда в Ялте появились листовки «Вперед за царя и Свя­тую Русь»…

Приход советского строя означал крушение усадебного хозяйства Корфов, подвергшегося разграблению местными «пролетариями». Затем усадьба пережила еще одно новшество: полумызок Сала (Анненгоф) был переименован и получил календарное название «Первое Мая». Разрушив барский сад, местный колхоз стал выращивать скудные урожаи злаковых. В силу близости границы с буржуазной Эстонией (тогда она проходила куда ближе к деревне, нежели сейчас) земли Корфов были избраны для размещения пограничной комендатуры.

Страшным катком по Нижнелужью прошла война. Кингисепп и близлежащие окрестности, входившие в знаменитый Кингисеппский укрепрайон (КинУР), стали местами ожесточенных сражений советских войск с захватчиками. Одним из таких мест, где решалась судьба КинУРа, стал деревня Сала, у которой существовала переправа через Лугу в виде бревенчатого понтонного моста. До сих пор в окрестностях Сала и Первого мая можно найти целый ряд ДОТов, один из которых — под номером 10 — был построен прямо на окраине усадебного парка в деревне Сала.

Сохранились воспоминания участника боев, коменданта Кингисеппского укрепрайона Грачева, дающее хорошее представление о событиях того времени:

С небольшого холмика, в который вкопался мой дзот, настороженному взгляду открылась панорама бывшего имения барона Корфа. Парк с тенистыми липовыми аллеями. Двухэтажный каменный дом. Сверкающий перед домом пруд. За прудом, по краю противотанкового рва, видны были стрелковые ячейки моих бойцов. Торчал из земли бетонный колпак десятого дота. Из всех трех амбразур дота вырывались яркие вспышки. Это командир отделения Аликберов и пулеметчики братья Григорьевы поливали свинцом наседавших из-за рва фашистов. Зеленые шинели их мелькали среди деревьев на противоположной стороне рва».

Несмотря на упорное сопротивление, немецким войскам удалось взломать оборону советских войск на Лужском рубеже. Не стал исключением и ДОТ номер 10 в Сальском парке:

Бессмертный подвиг совершил гарнизон ДОТа № 10 Дубровинского узла обороны. Вместе с оставшимися бойцами 263-го пулеметно-артиллерийского батальона он удерживал небольшой плацдарм на левом берегу Луги в районе села Салы. 24 августа противник захватил это село. Будучи совершенно изолированным, небольшой гарнизон ДОТа упорно сопротивлялся. Ночью над ДОТом высоко в небо взметнулось яркое пламя. Мощный взрыв потряс окрестности. Сержант Аликбетов, братья Григорьевы и другие защитники ДОТа № 10, имена которых пока не удалось установить, погибли, уничтожив взрывом блокировавших их врагов». (История ордена Ленина Ленинградского военного округа. М., Воениздат, 1974 г.).

По воспоминаниям Грачева, после разрушения немцами ДОТа часть защитников укрылась в каменном подвале двухэтажного особняка Корфов, который до войны служил пограничникам комендатурой. Когда стало понятно, что здание захвачено немцами, оставшиеся в живых защитники по связи вызвали огонь нашей артиллерии на себя. Выскользнув из подвала во время обстрела, и поливая свинцом выскакивающих из дома уцелевших немцев, они двинулись к берегу реки. Так особняк Корфов был превращен в груду развалин…

Сейчас Сала — родовая усадьба Корфов — «оккупирована» современными постройками деревни, а полумызок Анненгоф — деревней Пер­вое Мая. В Сале уцелел фундамент господского дома, пруд изогну­той формы и развалины хозяйственной постройки из плитняка. Парк зарос, но в нем еще читаются остатки усадебных аллей, местами можно встретить вековые деревья — липы, дубы, клены, ясени.

Глядя на нынешнее состояние, трудно себе представить, что когда-то здесь на протяжении полутора столетий жил почтенный дворянский род, по заросшим аллеям гуляли бароны и баронессы, а в полумызке била ключом хозяйственная жизнь. На память о тех временах нам остались небольшая часовенка на местном кладбище в Сала, в стены которой замурованы каменные плиты с имена­ми погребенных, и остов ветряной мельницы из известняка в деревне Первое мая. Ничто более не напоминает здесь об одной из самых зажиточных и образцовых усадеб Ямбургского уезда…