По усам текло, да в рот не попадало

О том, что 1-го апреля будет концерт, я прочла в расписании. Кроме этого, о концерте было торжественно объявлено во время ужина. Поспешно покончив с ужином, мы помчались, предвкушая настоящий культурный отдых.

Концерт должен был состояться в помещении гимнастического зала (бывшей конюшни).

Началось с того, что попасть в это помещение можно было только; рискуя жизнью. Получилась довольно хорошая инсценировка утренней Ленинградской посадки в трамвай. В узенькую дверь ломились, жаждущие и алчущие культурного отдыха. Сделав зверское лицо и простившись с близкими, я ринулась в самую гущу: из меня сделали неплохую отбивную котлету. Наконец, нас внесло в зал. Скамейки были густо усеяны публикой — это был, так сказать, партер. Галерка образовалась на шкафах у стены, а роль боковых лож играли две печки и трапеции. В проходе стеной стояла публика, переминаясь с ноги на ногу, как усталые клячи и с тоской взиравшие на счастливцев, «сидящих в партере».

Устроившись у чьих-то ног (обладатель ног стоял на скамье у стены и мог все видеть), я примостилась кое-как на краешке и остро завидовала ногам. Время шло и шло. Сидящая, стоящая и висящая публика от скуки добросовестно занялась поисками сцены, но никаких намеков на оную не оказалось.

Прошло минут 15, потом – еще 15. Потом надоело считать. Публика напоминала о себе и руками, и ногами, а в дверь ломились все новые жертвы любви к искусству. Но всему бывает конец.

Появился некто вроде конферансье и поделился с публикой положением артистов. Положение было действительно крайне интересное. Нужно было выступать на одном уровне с публикой, в помещении, предназначенном для чего угодно, но только не для музыкальных экспериментов, отчего голос конечно теряется. Но самым потрясающим оказался «рояль» – нечто очень неохотно издающее хриплые звуки, причем только на одной половине. Вторая половина клавиатуры решительно забастовала.

Выступающий представитель общества камерной музыки оказался человеком не лишенным юмора. Войдя также в положение ни в чем неповинной публики, он предложил представить, что они слушают хороший громкоговоритель.

Ободренная таким многообещающим вступлением, публика мужественно приготовилась.

Концерт продолжался не больше получаса. Дальше, видимо не хватило сил. Рояль мычал, хрипел, икал, аккомпаниаторша очень напоминала жертву испанских инквизиторов. Артисты пели и читали, что называется, от всей души, но толку было мало.

Публика на глазах теряла вес.

Выходили опять по трамвайно-ленинградски и вот теперь, когда я наконец пришла в себя, хочется сказать.

— За что? за что товарищи?! Почему мучились и ломали себе кости и ноги мы, а не те, кому поручено устраивать культурный отдых? За что страдали несчастные артисты?

Мы уверены, что испытав на себе все прелести таких, с позволения сказать, концертов, организаторы оных научились бы относиться и к отдыхающим и к артистам с большим вниманием.

А так неудобно, товарищи, получается!

Журналистка

Газета «За новый быт», 1932 г.