Прикосновение к вечности. «Опыт повествования…» Федора Туманского

Российская национальная библиотека. Отдел рукописей. Выросший из особого отделения Императорской Публичной библиотеки – «Депо манускриптов» — отдел входит в число ведущих профильных хранилищ мира. являясь настоящим кладезем уникальных рукописных памятников.

Одним из таких уникальных источников является труд под названием «Опыт повествования деяниях, положении, состоянии и разделении Санкт-Петербургской губернии, включая народы и селения от времени древних до ныне, расположенный на три отделения с прибавлениями», принадлежащий перу Федора Осиповича Туманского. Данная работа представляет собой рукопись, входящую в состав Эрмитажного собрания Российской национальной библиотеки.

Уроженец Малороссии, Федор Туманский практически всю свою жизнь посвятил просвещению. Его перу принадлежит несколько книг, в том числе, «Полное описание деяний его величества государя императора Петра Великого», «Собрание разных записок и сочинений, служащих к доставлению полного сведения о жизни и деяниях государя императора Петра Великого», а также «Созерцание славныя жизни святого благоверного великого князя Александра Ярославича Невского». Отметился он и на ниве периодики, издавая журналы «Российский магазин» и «Зеркало света». Но, как ни парадоксально, свой след в истории Туманскому позволил оставить именно «Опыт повествования…» — работа, так и не увидевшая свет в виде книги. До середины 19 века она хранилась в личной императорской библиотеке в Эрмитаже, после чего в составе внушительного комплекса изданий была передана в Публичную библиотеку. Однако прошло еще столетие, прежде чем в середине 20 века рукопись была заново открыта исследователями, сумевшими сразу же понять ее истинную ценность как уникального источника сведений о Санкт-Петербургской губернии и ее жителях. И это неудивительно: представленное в работе описание губернии отличается большим вниманием автора к историческому, этнографическому и лингвистическому материалу.

Что же подвигло Туманского, не являвшегося профессиональным историком, к написанию столь подробного труда? Ответ на этот вопрос читатель найдет во введении к работе. Как отмечает автор, «Древность покрыта неведением, проникнуть в оную нет почти возможности, а обычаи древних толико же от нас сокрыты».  И впрямь, территория нынешней Ленинградской области и населявшие ее люди были достаточно слабо изучены вплоть до 1920-30-х годов, не говоря уже о временах царствования Екатерины Второй.

Вопреки ожиданиям, рукопись открывается не введением или оглавлением работы, а чертежами и иллюстрациями, которым полагалось находиться лишь в пятом, заключительном разделе (отделении).

Открывающий работу «Чертеж по древнему положению и разделению обитавших в нынешней Санкт-Петербургской губернии народов…» является фактически первой попыткой графического отображения этнического многообразия губернии. На импровизированную карту нанесены этнические границы расселения различных народов — «Финны и Корелы свейские», «Биармия или Корела или Корелы Русские», «Эстоны», «Ямы», «Чюди», «Ижоры», «Славяне», «Варяго». Что еще интереснее, она содержит ряд вышедших из употребления топонимов. В частности, среди надписей приведены Нево-озеро (Ладога), Варяжское море (Балтийское море), Котлын Остров (Котлин), Котлыно Озеро (Финский залив), Пейпус или Пейбас (Чудское озеро); названия территорий: Голлигардия, Копория (Копорская земля), Русь или Гардарикия, Острогардия, Улмигардия, Хунигардия, Сомерская волость.  Еще нет Петербурга, но присутствуют Ниеншанц, Ладога, Ям, Нарва и другие старинные города.  

Дополнением к приведенной карте являются чертежи ряда крепостей: Копорья (с пятью башнями!), Яма (Ямбурга), Старой Ладоги. На отдельном листе приведены гербы городов Санкт-Петербургской губернии, исход из разделения на уезды в конце 18 века: Шлиссельбурга, Новой Ладоги, Рождествено, Ораниенбаума, Кронштадта, Ямбурга, Нарвы, Луги, Гдова.

Однако большая часть зарисовок, словно предваряя последующее содержание, относится к этнографическому разделу рукописи.  Это ижорские украшения, «чудские» мужские шапки и, конечно же, изображения «чудской» женской одежды, украшающие многие современные работы по этнографии народов Ленинградской области.

Следующая сразу же за коротким введением первая часть работы посвящена истории губернии от древних времен до момента создания рукописи. Будучи разделенной на девять глав, она содержит внушительную историческую справку с многочисленными ссылками на отечественные и зарубежные литературные труды. Весьма любопытна периодизация эпох, положенных в основу оглавления: времена греческих писателей, принятие Рюриком российского владения, отделение Нарвы от России, уничтожение власти новгородцев, царствование Иоанна Васильевича, начало восемнадцатого века, кончина Петра Великого. При этом наибольший интерес в первой части представляет собой третья глава, посвященная издревле населявшим Санкт-Петербургскую губернию народам.

По достопамятным известиям находим, что прежде осьмого века нынешняя Санкт-петербургская губерния населена была многолюдством и заключала в себе разные народы разного наречия, разного закона, разного правления, которые имели грады и веси, вели войны и торги по берегам Варяжского моря и за оным у берегов Датских, Норвежских, Шведских, о чем все северные писатели согласно утверждают.

 Сии народы по местоположению разделить следует на три части:

 1-е. вошедшие совсем в состав губернии Санкт-Петербургской, яко Ижоры, Ямы и Чюдь здешняя.

2-е частью составляющие сию губернию, а частью к другим причисленные, таковы суть Славяне, Россы или Россияне, в том числе Воть и Копорьяне; Корелы, Финны, Эсты, Летты или Латыши. Примечать и то здесь должно, что историки Эстов, Ливов, Ямов, Ижорян и прочих называли Руссами или Варягоруссами.

 3-е Прибылые переменою войн и торговлей привлеченные. Сии суть Немцы, Шведы или Свеи.

 Множество жителей в Санкт-Петербурге разные, породою, верою и языком не принадлежат сюда, ибо суть временные и не составляют непременных обитателей; об оных упоминается при описании столичного и губернского города.

 …Рассмотрим теперь, что нам известно по истории о каждом из сих. Ямы и Эстоны и ныне от Россиян называются Чухонцами или Чухной, и некоторые ошибочно причисляют сюда Ижорцев, которые Россиянами из сего названия исключаются; Финны и Корелы именуются Маймистами: но большая часть между Маймистами и Чухонцами никакого не делает различия, прилагая наименования сии одному и другому народу попеременно. Чухонцы или Чухна, заступили, кажется, место древнего слова Чудь, однако же неправильно, как-то впоследствии увидим, что Чюдь есть особенный народ; но от чего название Чухна, Чухонец произошло, оставим времени исследовать вернее. А Маймист значит то же, что селянин или земледелец, от финского слова Ма — земля, нива.

 Далее следуют небольшие очерки о перечисленных народах, содержащие краткие сведения об их происхождении. Так, в рассказе об ижорах Туманский упоминает о граде Ижоре, находившемся на берегах одноименной реки и затерявшемся в истории. Здесь же выводится происхождение топонимов Ингрия и Ингерманландия как земли князя Игоря (Ингера). Местом расселения чюди названы Ямбургский и Ораниенбаумский уезды, а сам язык характеризуется частым употреблением буквы «ч»:

 «Чюди же «кроме языка и в нравах, и в обычаях доказывают свою от всех… окружающих живущих народов… великое отличие. Различая сами себя от прочих народов именуются «Вадделазитт», т.е. старожилы, и еще старики их утверждают, что земля от Финского залива до Чудского озера была собственность их предков… и что предки их были бранно охотны (авт.-неспокойные) и храбры и уверяют, что поля и насыпи их скрывают… множество военных орудий древних времен»… но ямам по Луге живущим и ижорам по сю сторону обитающим отдают справедливость древнего их тут пребывания и называют так же коренными».

 Преобладающими местами населения ямов (емь) также называются прибрежные уезды, с центром расселения в Нижнелужье.

Главный город их назывался Яма на реке Луге… Язык их и одежда так как и образ жизни отличные от чюдского, ижорского и эстонского… Беспокойны они были так же, как и чюдь… Они свой род скрывая охотно соглашаются зваться ижорами, но в том противоречит им их наречие, образ жизни, нравы, обычаи… Количество их больше, нежели чюдей, однако же невелико, и главнейшие обиталища в селах Орлы и Извоз. Мне великой стояло трудности малое что узнать об них: надобно больше времени и случая последовать о сем»

В статье, озаглавленной «Руссы» сказано: «Руссы суть то же Россияне, но в древние времена дали различие в Новгороде, и за Новгород называли Славянами, а области Поморские и ко Пскову — Руссами, а оттого и Варягоруссы. О сих, как и о славянах, должно говорить в общей Российской истории».

Основными местами расселения финских жителей являлись Санкт-Петербургский, Шлиссельбургский и Нарвский уезды. В последнем также проживали несколько семей леттов, отличавшихся пригожим видом, нравом и обычаями.

Помимо описания народов в рукописи Туманского освещаются основные события каждой эпохи. Например, упоминается землетрясение 1107 года, а также голод, обрушившийся на Новгородские земли в 1128 году.

Второе отделение – «Изображение губернии вообще в ее гражданском и естественном состоянии» содержит общие статистические и описательные данные об административном делении, населенных пунктах, торговле, монастырях и церквях, религиях, народах и их языках, обычаях и одежде, природных условиях, дорогах и почте и многое другое. Несмотря на преобладание официальных описаний, в данном разделе также можно найти немало интересного. Так, все города губернии делятся автором на несколько групп: «знатные и богатые» — Санкт-Петербург, Нарва, Кронштадт; «запольные» — Новая Ладога, Шлиссельбург, Гдов; «посредственные» — Ораниенбаум, София, Луга; «недостаточные» — Рождествено и Ямбург. Схожее разделение представлено и по крепостям, часть из которых отнесена к «хранимым в порядке» (Петропавловская, Кронштадтская, Нарвская, Шлиссельбургская), а другая – к «брошенным без содержания» (Ивангородская, Копорская, Гдовская и, как ни странно, Ораниенбаумская). В число «оставленных» увеселительных царских дворцов попали Екатерингоф, Анненгоф, Стрельнинский и Красносельский. А в списке дворцов, выбывших из казенного ведомства, значатся Ропшинский, Гостилицкий («Государь Петр Великий бывал часто в оном») и Кипенский («Государь, бывая в Петергофе, любил бывать и в Кипени»).

Рассказывая о храмах и церквях, Туманский упоминает о католической церкви в Ямбурге, лютеранских в Кронштадте, Нарве и Ораниенбауме.  

 Вера, господствующая в сей губернии, есть владычествующая во всей России греческого исповедования, введенная по повелению Великого князя равноапостольного Владимира…Ижоры были первые в принятии и постояннейши в хранении оной. После чюдь и ямы и некоторые из корелов, а весьма мало из эстов к оной преклонились»

Весьма забавными являются наблюдения автора относительно специфических народных черт. Так жившие в окрестностях Петербурга «россияне» оказались склонны больше к промыслам, нежели к хлебопашеству, «в деревенских работах ленивы»; в прочих же уездах подальше от столицы «служат примером трудолюбия и домостроительства». У ижор «в прочем примечается лукавство в великом почете». Здесь же Туманским весьма подробно приводится описание национальной одежды, а также свадебных обычаев. Весьма похвально отозвался Туманский о леттах, отличавшихся трудолюбием, миролюбивым характером и скромностью: «Люди, достойные быть примером в селениях».

Здесь же приводится, пожалуй, самые ценные сведения рукописи – описания обрядов и народных костюмов коренных жителей – вожан и ижор. Эти описания характерны богатством подмеченных деталей и фиксацией внушительного количества терминов, что придает сведениям дополнительную ценность. Наблюдательность автора и его трудолюбие позволили ему системно исследовать и подробно записать, как менялась одежда вожанки в зависимости от ее возраста и семейного положения.

Туманским описывается четыре комплекта водских народных костюмов; девицы, молодки, женщины по прошествии двух лет после свадьбы и старухи. При этом, в зависимости от возрастной группы автором фиксируются изюминки не только в головном уборе и прическе, но и во всех остальных деталях одежды.

Совершенно очевидно, что для сбора столь подробных сведений Туманскому необходимо было вступать в личный контакт с местными жителями. Опираясь на даты, проставленные на некоторых рисунках, можно предположить, что поездка по губернии совершена Туманским зимой-весной 1790 г. Что же касается мест посещения, то, исходя из упомянутых деревень и описания костюмов, Туманский мог посетить ряд нижнелужских деревень (Манновка, Кошкино, Извоз), а также водские деревни в окрестностях Котлов и Бабино.

Знакомясь с данным разделом рукописи, можно сказать, что в Туманском скрывался настоящий талант этнографа, поэтому его описания выгодно отличаются от аналогичных работ современников тщательностью и методичностью обработки материала.  О том, что эта тщательность была не случайным явлением, а сознательно своего рода исследовательским кредо, свидетельствует программная статья, опубликованная в издании «Российский магазин». Оказывается, Туманский считал особенно важным фиксировать множество подробностей в описаниях, потому что «…многие годы будут забыты, и при отсутствии письменности истина будет напрасно искаться в устных преданиях в будущем». В необходимости сбора такого материала Туманский тем более убеждался, что на многие подробности быта, обычаев и обычаев, а также на элементы материальной культуры смотрел с позиции историка, предвидя их возможное исчезновение.

Что же касается данной в работе общей характеристики народов, проживающих в Санкт-Петербургской губернии, то несмотря на меньшую оригинальность и детализацию ее можно признать едва ли не первой попыткой описания этнического состава населения губернии. В некоторой степени «Опыт повествования…» Туманского стал предтечей работы Шегрена, вышедшей через несколько десятков лет.

Значительный интерес представляет и топографическое описание Санкт-Петербурга и уездов. Эти сведения разбросаны между вторым и третьим отделением рукописи. Рамки данного очерка не позволяют остановиться на всех интересных моментах, поэтому ограничимся теми, что относятся к уездам, примыкающим к южному побережью Финского залива.

Говоря о Ямбургском уезде, автор отмечает ровное местоположение, «кроме что у Редкинской мызы приметны несколько возвышенностей». Кстати, мыза в Редкино числится в уезде как единственная каменная, остальные (31) – деревянные.

В уезде насчитывалось 11 сел и 227 деревень общим числом крестьянских дворов 4 290. Три деревни – Франкфуртская, Порховская и Лугская, в которых проживало 210 душ мужского пола, числились колонистскими.

Большая часть земельных владений уезда – 255 – относились к числу дворцовых, 20 — казенных и лишь 63 – владельческих. В целом же в уезде проживало свыше 32 тысяч крестьян с примерно равным распределением между мужчинами и женщинами.

В уезде насчитывалось 14 православных и три лютеранских храма, большая часть которых являлись деревянными. В камне были возведены лишь лютеранская кирха в Молосковицах, православные храмы в Редкино, Ильешах и селе Новой Пятницы. Подчеркивая особую древность последнего, автором отмечено, что среди прочего на это указывает выросшая на колокольне большая и толстая сосна…

На территории уезда находилось всего два действующих завода – винокуренный в Котельской мызе и горшечный в Ряттельской новой мызе, зато с избытком присутствовали мельницы: сразу четыре с лишним десятка водяных и еще добрый десяток ветряных.

Говоря о посредственном плодородии, автор в то же время подчеркивает изобилие строевого и дровяного леса, который населяют разнообразные представители животного мира («в оном водятся довольно рысей, медведей, волков, куниц, норок, лисиц, зайцев»).

Описывая озера Ямбургского уезда, автор особо выделяет «озеро Бабино», потому что «около оного живут остатки древних чудских народов».

Несколько иначе описан соседний, Нарвский уезд. Внушительная часть посвящена истории и описанию Нарвы (Ругодива) и Ивангорода и лишь несколько листов – самому уезду.

Местоположение уезда большею частью ровное, а в Сойкинском и в Кейкинском погостах на взморье к деревне Конной гористые; но сии возвышенности содержат токмо песок и глину.

 Материк земли вообще песчаный и глинистый, в некоторых местах с черной землей сложившийся, а в грунтах особливо к морю услана большими каменьями и булыжником. Трудолюбивые хозяева об удобрении земли пекущиеся, получают плоды…, вознаграждающие их раченье и для того сеют озимые рожь и пшеницу, яровой пшеничный ячмень или… летнюю рожь овес, гречиху, горох, а в огородах коноплю. Вообще уезд лесами и строевым, и дровяным дополнен».

 Жители уезда, состоявшие большей частью из эстов, ижор, ямов и финнов, упражняются предпочтительно в хлебопашестве, а затем рыбной ловле, продают улов и работают на пильных и других заводах.

 Селяне деревень Дубровки и Илькино (совр. название Ванакюля – авт.) промышляют успешной работой и продажей деревянной посуды, как-то пивных и водочных чанов бочек, ушатов, лоханей, кадок, ведер и других мелких.

 Богатые селения торгуют дровами водяным путем в Санкт-Петербург и Кронштадт.

Не преминул автор отметить и местные православные храмы: Святых Апостолов Петра и Павла в селе Кейкино и Святого Чудотворца Николая в Сойкинском погосте. Их дополняла пара лютеранских храмов: Святой Троицы в Сойкинском погосте и в селе Куземкино  «деревянная, но весьма изрядно выстроенная с колокольнею и двумя колоколами».

Промышленная база уезда была весьма скромной: стеклянный завод в Косколово, который дополняли несколько мельниц. К числу «примечательных урочищ» был поч5ему-то отнесен Ивангород, а также «при деревне Купле место нарочито установленное разными деревьями во время язычества было поклонное сходбище для молитвенников».

Более подробно описывается еще один приморский уезд – Ораниенбаумский, причем его своеобразие сразу же выделяется на фоне остальных особенностями рельефа и геологическим строением недр:

Положение уезда большею частью водное. а местами видны и возвышенные холмы, примечательные особо при селе Высоцком в мызе в Медушах и при деревне Березняки, также и в других местах самородные ямы, называемые от жителей пропастями. Подобные воронки, имеющие глубину от трех до четырех саженей, кои изливающуюся в них вешнюю и осеннюю воду тотчас без всякой остановки, не оставляя следов поглощают, а сие подает мысль, что они подземными ключами соединяются с морем.

Сам уезд «населен переселенцами из России также чудью, ямами, ижорцами и эстонами. Упражнение жителей состоит в хлебопашестве и рыбной ловле; некоторые ходят для работ в близлежащие окрестные города, а особенно в столицу, иные ломают плиту и при сей ломке попадаются небольшие колчеданы и … разные мелкие камушки».

Среди прочих моментов большой интерес представляет замечание Туманского о сохранившихся на урмизском берегу (близ деревни Урмизно – авт.) остатках древнего каменного дворца или крепостицы. На момент составления описания их уже было трудно приметить, ибо большей частью они были покрыты растительностью и деревьями. Сам Туманский полагал, что речь идет о крепости Виттенстейн, взятой шведами в сентябре 1581 года одновременно с Копорьем.

Несмотря на справочный характер рукописи, в ней прослеживаются патриотические нотки, вложенные автором в свою работу. В частности, описывая общее состояние дорог губернии, Туманский замечает следующее:

Большие по здешней губернии дороги привлекают на себя внимание своим пространством, всегдашней исправностью и устройством мостов. Безопасность на оных для проезжающих и проходящих столь тверда, что никакое государство в Европе по сей части предпочтения не заслуживают. Неизвестно здесь чтобы на большой почтовой дороге гонец, извозчик или прохожий были остановлены, а коль ми паче ограблены, или что нам непонятно убит, как-то мы часто во всенародных ведомостях о таковых случаях в Англии или Франции читаем повествования. Не воинские отряды по другим государствам безопасность стерегущие, не строгость узаконений воспрещают таковые продерзости. Благоустройство уездов и благонравие — чем россияне в своем полезнейшем для рода человеческого непросвящении отличаются — сельских жителей, которым в похвалу сие сказать должно, хранят покой и тишину. Праздношатающиеся и бродяги в селениях не должны быть терпимы, а селяне при умеренной подати, которую они пред всеми европейскими народами гораздо облегчены, имеют разные способы доставить себе избыточное пропитание. С сожалением и огорчением должно слушать и читать по сей части и иностранных, без опытов, без сведений доселе о разбоях, о воровствах болтающих; да представят таковые один сбыточный случай в несколько лет! И коль великое сия Губерния да можно, по справедливости, сказать и всея Россия имеет ныне в безопасности. Преимущество пред хвастающими своим излишним просвещением со стыдом узнают. Да не преподать здесь в пример весьма редко случающихся иногда убийств в ссорах драках и пьянств, или небольших шалостей. По отдаленным глухим местам … куска хлеба или сему подобного: сие бывало от начала света и будет до окончания оного, если человеки остаются человеками, а до безопасности дорог сие отнюдь не относится. В России и грубейший мужик себе вообразить сего не может, как возможно на большой дороге остановить почту или проезжающего и приставя заряженный к груди пистолет, обобрать деньги и вещи.

Предпоследний, четвертый раздел рукописи, представляет собой краткий словарь «Краткий российский словарь ижорский, финский, эстонский, чюдской и ямский», занимающий полтора десятка разворотов книги, и сопровождающий его пояснительный текст. Следует заметить, что словарь Туманского, в котором он попытался дать перевод на русский язык слов на местных языках и диалектах, не является первым словарем, в котором упоминаются языки коренных народов. В качестве образца автором был взят вышедший незадолго до этого многоязычный словаря П. С. Палласа, изданный Санкт-Петербургской академией наук.

Однако словарь Туманского не может считаться перепечаткой источников Палласа по причине большей дифференциации диалектов и расширенного словарного запаса (286 слов у Палласа и 449 у Туманского). Если добавить сюда массу различий в транскрипции слов, то можно сделать вывод, что словарь Туманского в части водского и ижорского языков является оригинальным, составленным независимо от словаря Палласа.

Не будет лишним заметить, что Туманский стал едва ли не первым исследователем, опасавшимся полной ассимиляции прибалтийско-финского населения Санкт-Петербургской губернии. Неудивительно, что им была предпринята попытка составления большого словаря как средства фиксации знаний о языках коренных жителей губернии.

Как уже отмечалось выше, работа Туманского так и не увидела свет в виде изданной книги. Принято считать, что причиной тому стало издание параллельно готовившейся книги И. Г. Георги о Санкт-Петербурге. Однако последняя работа фактически содержит лишь описание столичного города, в то время как работа Туманского посвящена исследованию территории всей Санкт-Петербургской губернии, делая ее ценным краеведческим источником.

Сегодня любой желающий, которому интересна история петербургских окрестностей, может «прикоснуться к вечности»: работа Ф.О. Туманского оцифрована и находится в свободном доступе. В ней каждый сможет найти интересные для себя сведения. А, значит, «Опыт повествования…» Туманского фактически является первым комплексным описанием Санкт-Петербургской губернии, став прообразом последующих многочисленных справочников и путеводителей по территории нынешней Ленинградской области.