В поисках утраченной деревни. Сельцо на Россони-Приречье-Землероб

Путешествуя вдоль нижнего течения реки Луги, невольно обращаешь внимание на обилие исчезнувших населенных пунктов, сведения о которых теперь хранят лишь архивные документы, старинные карты и записанные воспоминания старожилов. Одно из таких безлюдных мест располагается в месте, где Луга отбрасывает в сторону Наровы один из своих рукавов – удивительную реку Россонь.

Сведения о наличии поселения на стыке двух рек относятся еще к 16 в. По переписи 1571 г. оно входило в состав Шелонской пятины Петровского погоста и называлось «Сельцо на Россоне». Несколько позднее, в шведских книгах записано, что в начале 17 века «Второе Россона бю» или мыза Паллиси имела 14 обеж земли, 8 дворов, в которых проживало 19 налогоплательщиков. Сохранились и имена жителей:

Афонька Семенов с сыновьями Якуша, Иванко, Гриша (жили издавна, имели 2 лошади, 2 коровы,);

Вася Фомин (жил издавна, обеднел в 1620-1621 г., имел 1 лошадь);

Яша Федоров с сыновьями Федором и Якушей, а так же племянником Федорко Яковлевым (пришли из Лифляндии 4 года назад, имели 1 лошадь, 2 коровы,);

Костя Алексеев (пришел из Копорского уезда 7 лет назад, имел 1 лошадь);

Тимошка Нетраев с братьями Игнаша и Лёвушка (живет 10 лет, имеет 3 лошади, 2 коровы);

Микитка Лёвушин с братом Минко (живут издавна, обеднели в 1620-1621 г, имеют 1 лошадь); Якуша Федоров с братом Еремкой (живут 4 года, имеют 1 лошадь, 2 коровы);

Иванко Леонтьев Салтыков с племянником Кузёмкой Степановым (живут издавна, обеднели в 1620-1621 г, имеют 1 лошадь, 1 корову.)

Бобыли (безземельные): Семенко Нефедов с братом Микиткой, Ивашка Иванов Паскайнен, Кузёмка Иванов Паскайнен. Сбежали в 1621 г.

Прошло полтора столетия, однако ситуация с численностью жителей не сильно изменилась: к концу 18 в. г. в деревне Россонская насчитывалось семь дворов.

«Богатством построек выделяется от других имений местности»

Следует заметить, что вплоть до конца 18 века большая часть нижнелужских земель являлись казенными и лишь в царствование Павла Первого ситуация начала меняться: в начале хозяином Итовской мызы и прилегающих деревень стал князь Александр Борисович Куракин, затем земли были проданы генерал-майору Антону Егоровичу Унгерн-Штернбергу, после него владельцем стал лейтенант Александр Фадеевич Липгардт. А в 1831 г. собственником Итовской мызы стал Карл Васильевич Нессельроде, дослужившийся в царствование Николая Первого до канцлера и министра иностранных дел.

В 1848 году Нессельроде, выделив крестьянам по 5 десятин земли на душу, передал их в ведомство Петербургской палаты государственных имуществ, и они стали казенными, чем покрыл свой долг Опекунскому совету. Все остальные земли Нессельроде продал купцам потомственным почетным гражданам Байковым, потомкам знаменитого лейб-кучера Александра Первого Ильи Ивановича Байкова. Отпущенный на волю в 1801 году, он — дворовый человек — был принят в Конюшенную контору кучером, с тех пор Байков стал неразлучным спутником императора. Обладая громадной физической силой, Байков славился как отзывчивый человек, оставивший после себя внушительное потомство: пять сыновей и три дочери.

Внуки Ильи Ивановича: Андрей, Влас и Тимофей Байковы — разделили имение, а потом оно дробилось между их наследниками. В результате земли по берегам рек Луги и Россони отошли к Тимофею Трофимовичу Байкову, который расположил свою усадьбу на стыке Луги и Россони, назвав ее подобающим образом – Приречье. Основные хозяйственные постройки были вынесены в соседние деревни и полумызки: кирпичный завод с казармами для рабочих, конторой расположился на другом берегу Луги в Варево; в соседнюю Арсию перекочевало молочное хозяйство.

В бытность владения усадьбой дочерью Байкова, Екатериной имение Приречье было заложено в банке. Согласно сохранившемуся описанию, «при мызе Приречье 4,5 дес. Земли. Сад малотенистый с дикорастущими липами и березами и высаженными кустами сирени, акации и пр. Парк перерезан старой березовой аллеей. Парк 2,5 дес… Постройки новые, возведены в последнее десятилетие из булыжного камня. Богатством построек выделяется от других имений местности». Фактически к этому моменту Приречье являлось полноценной барской усадьбой со службами и хозяйственными заведениями, среди строений были: дом господский деревянный одноэтажный с мезонином и двумя балконами, флигель управляющего, людская, амбары, кладовые, конюшни с экипажным сараем, молочня, скотный двор, ледник, кузница, бани. В конце 19 в. к этим постройкам добавились птичник, оранжерея и дом садовника. Рядом с барским домом располагались несколько деревянных домов сельчан, в одном из домов жила семья Морозовых (с ними мы еще встретимся на страницах нашего очерка).

Последним частным владельцем имения стал барон Эраст Оскарович Зейдлиц (примерно в 1905-1906 гг.). Новый хозяин постоянно проживал в Нарве однако очень внимательно относился к приобретённой собственности. Имение стало специализироваться на разведении скота для получения мяса и молока. С этой целью из-за границы было выписано внушительное поголовье крупнорогатого скота, о котором заботились должным образом. Для выполнения сезонных работ нанимались работники из ближайших деревень, постоянные же работники жили в каменном бараке, компанию которым составляли лесник и садовник. С ними практиковалась натуральная форма оплаты их труда: ежемесячно по 1 пуду муки (16 кг), еженедельно — по 2 литра молока, немного масла. Сохранилось и описание усадебных построек. На берегу Луги, на высоком фундаменте, обшитый и покрашенный белой краской, построенный в виде буквы «П», стоял барский двухэтажный дом с колоннами, крыша которого была покрыта жестью. Не менее внушительным был и скотный двор четырехугольной формы, выложенный из булыжника. В середине двора была площадка для выгула скота. Здесь же находились помещения для хранения орудий труда. Всё было под одной общей крышей. Рядом со скотным двором стоял дом валунной кладки, в котором жили рабочие. Возле дома был колодец с деревянным срубом, но воду для скота возили из реки. Далее на берегу стоял дом управляющего — добротное деревянное здание, рядом с которым находился каменный амбар с толстыми коваными дверями. Поодаль от скотного двора стояла рига. На самом берегу Луги был построен погреб из красного кирпича. Имение украшали большой сад и парк, разбитый в центре усадьбы, где росли клены, липы, березы. Хозяйство барона было хорошо снабжено техникой: шестиконной молотилкой, катками, жнейками, граблями, плугами, пружинными боронами.

При всех многочисленных заботах об имении барон был вовсе не чужд эпикурейского духа.  По воспоминаниям старожилов, Зейдлиц, будучи старым холостяком, постоянно приглашал на выходные гостей из Нарвы, которые, весело проведя время, в понедельник возвращались домой. Тем не менее, веселая жизнь не мешала барону грамотно вести свое хозяйство, которое в отличном состоянии встретило 1917-й год…

Первая сельхозкоммуна Нижнелужья

Сразу после революционных событий Приречье оказалось без присмотра. Так продолжалось до 1920 г., когда открылась новая страница в истории усадьбы. Именно тогда на базе бывшего имения площадью 71 га была организована сельскохозяйственная артель. Позднее она была переименована в сельско­хозяйственное товарищество по совместной об­работке земли, а с апреля 1929 г. была переведена на устав сельхозкоммуны под названием «Землероб». Организация сельскохозяйственных коммун стала первой попыткой взять под контроль оставленные частными хозяевами имения и примыкающие к ним угодья Петроградской губернии. Не стало исключением и Приречье.

Основу артели составили жители соседних деревень — Кейкино  и Илькино (Ванакюля), причем последняя согласно Тартускому мирному договору отошла к Эстонии. К ним добавилась уже упоминавшаяся выше семья Морозовых, проживавшая в самом Приречье. Фактически пять малоземельных семей использовали 32 десятины пахотной земли, 10 десятин покосов, остальное приходилось на огороды, парк и сад. У членов артели наблюдался явный недостаток живого инвентаря: в их распоряжении находилось всего три лошади, десяток коров, один бык, полтора десятка овец и четыре свиньи – все, что осталось от некогда внушительного поголовья барона Зейдлица. Неудивительно, что Землероб долгое время считался отсталым хозяйством. С этой целью местные власти приняли решение в качестве поддержки коллективного хозяйства не взимать арендную плату с предоставленного имущественного комплекса, а вместо этого обязать договором произвести ремонт построек и инвентаря, приобрести дополнительное поголовье скота, установить многопольный севооборот, а также провести мелиорационные работы, для чего предоставить необходимый долгосрочный кредит.

Однако судя по газетным заметкам, большую часть 1920-х гг. «Землероб» пребывал в статусе откровенно «проблемного актива», будучи постоянно критикуемым на страницах местных газет. Во многом это было связано с высокой текучкой членов коллективного хозяйства, вызванного его слабым руководством.

Переход в 1929 г. в статус коммуны совпал с ужесточением политики властей, направленных на коллективизацию сельского хозяйства и началом активной борьбы с кулачеством, дополненных в приграничных районах с постепенным выселением нелояльных жителей. В частности, в фе­врале 1930 г. в Землеробе судебными органами был выявлен ряд злоупотреблений. Как писал журнал «На путях к социализму», «ру­ководители коммуны — члены ВКП (б) тов. Яковлев (председатель правления) и тов. Сазонов (секретарь) в течение 10 лет существования колхоза больше занимались, оказывается, пьянкой на средства коммуны, чем поднятием хо­зяйства и улучшением быта членов. По приговору выездной сессии нарсуда Яковлев получил 2 года заключения и Сазонов 4 года (контр, лагеря). Кре­стьянской массой приговор был при­нят с большим удовлетворением. Два остальных члена ВКП (б) вышли до суда из членов коммуны, мотивируя свой выход бессилием бороться с тво­рившимися безобразиями». К концу судебного процесса в коммуне осталось лишь три хозяйства, что стало низшей точкой в истории Землероба. Уже в 1930 г. по итогам уборки урожая производственный план был выполнен с превышением. Это во многом произошло благодаря новому председателю – рабочему ленинградского завода «Штампожесть» Сергееву, входившему в число «двадцатипятитысячников». Наличие грамотного руководителя не замедлило сказаться на численности коммунаров: к 1 мая в ком­муне было уже 8 хозяйств и 2 оди­ночки, а всего 22 члена (18 трудоспо­собных).

Как следствие, начала укрепляться материально-техническая база Землероба: за год площадь посевов возросла с 23 до 39 га. В весенний сев сверх плана было засеяно пол гектара яровой рожью, четверть гектара льном и 1 га картофелем. При этом коммуна расширила по­севы, главным образом, за счет новых земель, разработав 13 га целины, про­тив 8 га по плану. Начали регулярно вноситься минеральные удобрения. Основное уве­личение посевов произошло по овсу и травам, были расши­рены также посевы ячменя, пшеницы, картофеля и площадь под огородом.

За год стадо коммуны больше чем удвоилось: было 25 голов—стало 61. За счет прироста и покупки прибавилось 5 лошадей, 6 ко­ров, 6 телят, 4 свиньи и 15 овец. Ком­муна смогла также приобрести 6 новых машин, плуг, дисковую борону, веялку, жнейку, окучник и жмыходробилку. Возможно, результат был бы еще лучше, если бы шеф коммуны – располагавшийся неподалеку Усть-Лужский лесопильный завод — проявлял больше инициативы в колхозном строительстве.

Как был организован быт в Землеробе?

Коммунары расселились по всей баронской усадьбе, при этом усадебный дом был разделен на несколько квартир. В скотном дворе держали коров, лошадей, свиней как общественных, так и личных. В доме, который при жизни барона занимала прислуга, была оборудована общественная баня и пекарня. Через Лугу была налажена паромная связь с деревней Куровицы. При необходимости пользовались лодками и паромом через Россонь к деревне Волково.

У самого истока Россони хранились рыбацкие сети, здесь же косили сено, ставили стога. Рядом со скотным двором стояли весы для взвешивания конных возов, зерносушилка и рига. За бывшим господским садом была устроена приемная для рыбы, которую сдавали рыбаки рыболовецкой артели. Здесь же рыбу жарили, коптили, затем готовую продукцию отвозили на продажу в Нарву, Кингисепп, Ленинград.

К середине 1930-х гг. в Приречье жили и работали полтора десятка семей, ранее проживавших в Новом Куземкино, Кейкино, Ропше и других соседних населенных пунктах. Весной жители Приречья ловили рыбу, в основном, мережами, что было внушительным подспорьем для каждой семьи. Летом большим подспорьем были дары леса — ягоды и грибы. Ягоды заготавливали впрок и лакомились ими зимой. Владельцы коров продавали молоко, некоторые возили его в Куровицы на молокоприемный пункт или в Краколье, продавая по домам. До Краколья крестьяне добирались на пароходе «Бойкий», ходившем от Александровской Горки до Усть- Луги и делавшем остановку в Куровицах. Жителям Приречья нужно было переправиться через Лугу, чтобы попасть на пароход. Вечером пароход приходил в Усть-Лугу, а утром возвращался в Кингисепп, на пароходе работал буфет, в котором продавались конфеты, пирожные — большая редкость по тем временам. Эта «идиллия» сохранялась вплоть до начала войны.

В первые же дни войны в лесу, возле деревни, обосновалась воинская часть. Солдаты жили в помещении бывшего колхозного детского сада, а их лошади стояли на колхозной конюшне. На месте перевоза через Россонь был построен понтонный мост, по которому военные переправлялись на сторону деревни Волково. Некоторое время после начала войны колхоз продолжал работать в довоенном ритме, но вскоре началась мобилизация мужчин в армию. Для военных нужд стали брать лошадей. В июле пришло распоряжение направить людей на строительство оборонительных сооружений. Рыли траншеи на правом берегу Луги в районе деревни Грабиловка, затем напротив деревень Кейкино, Первое Мая, Комаровка. При отступлении была уничтожена большая часть построек Землероба. Оставшиеся семьи перебрались в уцелевший каменный погреб. Впоследствии было восстановлено каменное здание, куда и перебрались местные жители.

В начале 1944 началось освобождение кингисеппского взморья от немецких захватчиков. В число освобожденных населенных пунктов вошло и Приречье. Здесь обосновалась группа солдат, которые рыли траншеи на левом берегу Россони, где проводили учения. Постепенно увеличился поток военной техники: советские войска готовились к тяжелым боям на Нарвском рубеже.

«Землеробская ссылка»

Отгремели бои, однако до качественного улучшения бытовых условий оставалось все еще далеко. Весьма суровым оставался и введенный пограничный режим. Старожилы до сих пор помнят, как 9 мая 1947 г.  по инициативе начальника паспортного отдела Ручьёвского отделения милиции был созван сход всех жителей Куземкинского сельсовета. Опираясь на заранее оставленные списки, начальник ставил крест на штампах о прописке в предъявляемых жителями паспорта и объявлял каждому вызванному, что через 24 часа он должен покинуть территорию сельского Совета. На вопрос, где им теперь жить, следовал стандартный ответ: «Живите, где хотите, только не в погранзоне». Абсурдность ситуации заключалась в том, что не помогали даже справки участников войны: самому участнику разрешалось жить в погранзоне, а членам его семьи – нет.

Местным жителям вновь пришлось покидать родные дома. В этот момент спасением оказалась возможность жить в соседнем, Куровицком сельсовете, не входившем в погранзону, и, прежде всего, в Землеробе. Существовало даже такое выражение «Землеробская ссылка». При этом, всего в нескольких километрах стояли их родные дома, занятые другими людьми, приехавшими по вербовке из разных областей России. Подобные мероприятия, связанные с выселением жителей, повторялись вплоть до начала 1950-х гг. Лишь после этого всем желающим разрешали заселиться в свои дома и там прописаться. Так был положен конец «землеробской ссылке» — странного наследия нескольких послевоенных лет.

Что же касается собственно хозяйства «Землероба», то приказом от 16 сентября 1946 г. оно наряду с другими соседними деревнями – Ропша, Новое Куземкино, Ударник, Мундировка, Колено – вошло в состав вновь организованного совхоза «Ударник-Ропша». На момент организации совхозные земли занимали площадь 94 га. Их обслуживали 2 трактора, автомашина и полтора десятка лошадей. Остро ощущался дефицит рабочих рук. Для работы в совхозе стали вербовать жителей из Кировской, Ярославской и других областей России. Но даже несмотря на это новый совхоз не в силах был содержать в порядке свои земли, которые стали обрастать кустарником. Рабочие совхоза жили в деревне Ропша, ставшей центром нового хозяйства. Ютились кто где мог: в уцелевших домах, в гумнах, сараях, землянках. Весной стал заселяться и соседний Землероб. Под жилье занимали старые, уцелевшие со времен существования баронской усадьбы, постройки: подвалы, двор, полусгоревшие останки барского дома, навесы, под жилье приспосабливали даже стога. Иногда в одном помещении жило по 3-4 семьи. Не было нормальных дорог и мостов. Передвижение, даже на лошадях, между деревнями и по полям было трудным. Имущество двух довоенных колхозов, на базе которых создан совхоз, за годы войны было утрачено, все нужно было начинать с нуля.

Совхоз поделили на два отделения: Ропша и Землероб. Кроме пахоты, совхозники занимались раскорчевкой, очисткой закустаренных полей и земель. Усилиями местных жителей и завербованных совхозников стали заготавливать больше кормов.

В ноябре 1947 г. был издан приказ по совхозу о том, что в связи с изменением места расположения центральной усадьбы совхоза и сосредоточением на зимний период племенного скота в деревню Ропша, куда были переведены и специалисты из Приречья — Землероба В декабре туда перегнали остальной скот из Землероба. В результате к середине 1950-х гг. в Землеробе остался лишь свинарник.

В апреле 1960 г. к совхозу присоединили земли ряда окрестных деревень — Пески, Лужицы, Куровицы. Руководство укрупненного совхоза решило, что содержать отдельную бригаду Землероб экономически невыгодно. В 1962 г. оставшийся немногочисленный скот был переведен на фермы в Ропше и Малом Куземкино, отличавшиеся более пригодными помещениями. С огромным трудом восстановленный в послевоенные годы Землероб, место первой коммуны, стал разрушаться. Были разобраны хозяйственные постройки, скотный двор, склад для зерна, жилые дома. Часть построек перевезли в другие деревни, часть осталась гнить на месте. В 1964 г. Землероб покинули последние жители.

Сейчас территория на стыке Луги и Россони пустынна и безлюдна.  Однако на территории Приречья сохранились остатки немногочисленных хозяйственных построек, сложенные из валунов, а также ряды и группы лип, кленов, ясеней, берез, елей, заросли рябины и акации.

Глядя на омываемый двумя реками кусочек Нижнелужья, трудно, представить, что здесь когда-то кипела жизнь. Но все же, достаточно иметь немного фантазии, и перед глазами встают образы веселившегося с гостями барона-кутилы, работавших членов сельхозкоммуны, вернувшихся после войны в свои родные края жителей, с трудом привыкавших к мирной жизни. Свидетелей ушедшей эпохи, которая не вернется уже никогда.

При написании статьи использованы материалы Куземкинского краеведческого музея