Красный кабачок: живая летопись истории Петербурга

Какие ассоциации могут возникнуть о месте, которое появилось еще в петровские времена и в котором бывали Петр Первый, Екатерина Вторая, Александр Первый и Николай Первый? Наверное, дворец. А если добавить, что это место воспето в произведениях Пушкина и Лермонтова? Все равно дворец, или, в крайнем случае, великокняжеский особняк. А если упомянуть, что среди хозяев этого места были однорукая женщина-улан и английская авантюристка, а Пушкин с товарищами проводил в нем ночи напролет и практиковался в кулачных боях? Тут уже поневоле задумаешься: вряд ли Александр Сергеевич мог боксировать с русским царем в присутствии двора, да еще и под пение цыганского хора… Не будем больше вводить читателя в когнитивный диссонанс: речь идет о знаменитом Красном кабачке на Петергофской дороге, пожалуй, самом известном месте общепита за всю историю Петербурга.

История легендарного «Красного кабачка» берет свой отсчет с момента рождения Северной столицы. Еще во времена шведского владения у пересечения будущей Петергофской дороги и речки Красной находился шведский постоялый двор. Видимо, именно этот двор, а также луга, леса и покосы вокруг постоялого двора были пожалованы Петром Первым толмачу Семену Иванову за заслуги перед царем и Отечеством в потомственное владение специальным Указом от 16 ноября 1706 года.

Санкт-петербургскому толмачу Семену Иванову за его многие службы, что в прошлых годах был он во многих походах, в вожах и толмачах и указывал, где быть корабельному строению, за указание корабельного хода, где ныне обретается Кроншлот, за проведение к Выборку морских военных судов и за бытность при взятье в плен шведских шкут и за раны держать ему кабачок в Копорском уезде, у сосновой рощи, с пашнею, с лесы, с сенными покосы и со всеми угодьи вечно, никому не продавать и у него не покупать, и в заклад не брать, а владеть потомственно, а питья на том кабачке пиво и мед держать, продавать свое, а вино на продажу брать из Копорья, и за вино деньги отвозить по вся месяцы в Копорье, а корчемного вина не держать, опасая себя от каторги. Подписано собственною его императорского величества рукою: Петр.

Если кому-то покажется, что награда слишком велика, то поспешим развеять сомнения. Будучи местным рыбаком, Иванов обладал превосходными знаниями лоции Восточной части Финского залива. В ходе Северной войны, Семен Иванов оказался в плену у шведов, но смог бежать. Именно он указал Петру Первому на благоприятное в военном отношении расположение отмелей в районе острова Котлин, показал «Корабельный ход» (Южный фарватер), дал другие сведения об островах и заливе. В награду за свои знания рыбак получил во владение бойкое торговое местечко близ строящейся Северной столицы.

Довольно быстро «Красный кабачок» снискал расположение петербургской публики благодаря выгодному местоположению, хорошей кухне, опрятной обстановке и вежливой обслуге. Дополнительным плюсом стало наличие в качестве постоянного клиента Петра Первого: берясь за любое дело с огромной энергией, он точно также относился и к пирушкам в шумных компаниях в обществе своих многочисленных друзей. Именно здесь 27 мая 1710 г. Петр Первый организовал пышную встречу своему фавориту А.Д. Меншикову, герою Полтавской битвы. Неудивительно, что «Красный кабачок», по-немецки аккуратный и добротный, быстро стал излюбленным местом для веселых русских гуляний, по размаху не знавших себе равных в Европе.

Опыт работы кабачка оказался успешным, и на этой базе впоследствии было открыто множество таких же трактиров или герберов (нем. die Herbere – постоялый двор).

В 1713 году бывшему переводчику отдается расположенный рядом попутный дом, построенный для отдыха царя, с указанием устройства в нем трактира по немецкому образцу с продажей в нем табака и водки. Согласно указу, давались и привилегии:

свободен толмач и земля, данная ему, от всех нарядов, а вино, отпускаемое из казны, где бы ни было, тот же доход. Построенный дом держать для приездов. Вместо прибавки жалования отпускать в каждый год из оставшегося от продажи табака по десяти пуд, держать, продавать ему не запрещать и денег в казну не брать, кроме вина.

Постепенно местность вокруг кабачка оживает, рядом заселяется слобода вологодских ямщиков. Вокруг кабачка формируется питейно-развлекательный «кластер», включавший двор с жилым домом, харчевня, погреба. Здесь же столовались солдаты расположенной рядом караульной заставы.

Торговля на бойком месте становится настолько успешной, что привлекает внимание «олигархов». В итоге в 1733 году, уже во времена императрицы Анны Иоанновны, генерал-полицмейстер и будущий сенатор Василий Федорович Салтыков заставил сестру владельца кабака Дарью Казанцеву, не имевшую права на продажу кабака, отдать ему его за 600 рублей. Справедливости удалось добиться позже: уже в царствование Елизаветы Петровны Дарья била челом новой императрице, и та распорядилась уничтожить купчую и вернуть «Красный кабачок» семье Ивановых.

В очередной раз Красный кабачок вписывает свое имя в историю в 1762 году, да еще как! В ночь с 28 на 29 июня Екатерина Вторая, решившись на дворцовый переворот, ночевала в кабачке в сопровождении отряда только что присягнувших ей гвардейцев. Компанию ей составила закадычная подруга Екатерина Дашкова.

В ту пору, по воспоминаниям княгини Дашковой, кабачок выглядел весьма скромно — и обе Екатерины отдыхали на одной кровати, разостлав на ней плащ, взятый у гвардейского офицера. Княгиня Екатерина Дашкова вспоминает:

В красном кабачке в десяти верстах от Петербурга, мы отдохнули немного, чтобы дать роздых пехотному войску… Когда мы вошли в тесную и дурную комнату, государыня предложила, не раздеваясь, лечь на одну постель, которая при всей окружающей грязи казалась истинной роскошью для моих измученных членов… и так как мы не могли заснуть, то она (императрица) прочитала мне копию будущего манифеста. Мы на досуге рассуждали о том, что надо было делать, полные восторга, от которого далеко отлетела всякая тревожная мысль об опасности»

А тремя годами позже посетителем кабачка становится легендарный Джакомо Казанова, пировавший здесь в обществе своих друзей и возлюбленной Заиры. Вот как вспоминает об этом сам итальянский ловелас:

Бомбах в восторге от приключения, любезничает с ла Ривьер, та принимает его ухаживания как подобает, и через четверть часа меня разбирает смех: я вижу, что она была права. Бомбах приглашает их завтра на обед и умоляет ехать с ним сегодня в Красный кабак откушать без затей; он зовет и меня, я соглашаюсь. Заира спрашивает, о чем речь, ибо по-французски не разумеет, я объясняю. Она объявляет, что тоже хочет в Красный кабак, я не перечу, зная ее ревность и боясь, что она, как всегда, будет дуться, плакать, сетовать и принудит меня, как не раз бывало, ее поколотить; то было единственное средство уверить её в любви моей. После побоев она делалась нежной, и любовь скрепляла примирение»

В 1775 году постоялый двор с кабачком покупает сенатор Н.Б. Самойлов. После десятилетнего периода владения он продает его, открывая тем самым новую страницу в истории жизни кабачка. Покупателем кабачка становится английская герцогиня Кингстон, дама с очень интересной биографией.

Дочь полковника английской службы, лишившаяся отца уже в раннем возрасте, юная Элизабет получила место фрейлины при дворе принцессы Уэльсской. Впоследствии она пользовалась большой популярностью при дворе короля Георга Второго благодаря своей красоте и откровенным нарядам. В частности, представ на балу у венецианского посла в 1749 году в костюме Ифигении перед жертвенником в газовом платье, «столь прозрачном, — комментировала Мэри Уортли Монтегю, дочь первого герцога Кингстона, — что жрец без труда мог бы рассмотреть внутренности жертвы“. Одним из тех, кто не устоял перед чарами юной красавицы, стал богатый холостяк, герцог Кингстон. Дело быстро завершилось бы браком, если бы в юные годы будущая леди Кингстон уже… не обвенчалась с офицером флота Огастесом Гервеем, младшим братом графа Бристоля. И хотя фактически отношения были давно разорваны, новый брак с герцогом не мог быть оформлен из-за того, что его родственники раскопали правду об её супружестве с Гервеем, который к тому времени унаследовал титул графа Бристольского. Поскольку брак так и не был аннулирован, Элизабет де-юре стала именоваться графиней Бристольской.

В августе 1777 г. «плавучий дворец» (яхта) герцогини Кингстонской с многочисленной свитой подошёл к петербургскому рейду, где его встретил морской министр Иван Чернышёв (брат вышеупомянутого Захара). В Царском Селе Элизабет была представлена государыне под именем и титулом, которые оспаривались у неё на родине. Данное событие оказалось стол громким, что оставило свой след в легендарном историческом романе Валентина Пикуля «Фаворит»:

Из чванного мира лондонской элиты вышла герцогиня Кингстон. Толпы народа заполняли набережные Невы, дивясь ее большому красочному кораблю; нарядные лодки знати приставали к трапу его. Кингстонша, как прозвали ее в народе, принимала гостей в герцогской короне, унизанной рубинами, знакомила со своей плавучей картинной галереей, которая высоко ценилась знатоками.

На волне растущей популярности всего английского леди Кингстон стала первой английской герцогиней, которую петербургский высший свет мог воочию лицезреть. Все удивлялись привезёнными ею чудесами механики, размеры её состояния абсурдно преувеличивались, «говорили, что она близкая родственница королевскому дому, а в официальных русских документах ее называли светлостью и даже высочеством».

Со своей стороны герцогиня Кингстон стремилась завести полезные знакомства при дворе и хлопотала о получении звания статс-дамы, делая ставку на всесильного фаворита Потемкина. Однако князю вскоре наскучило общество герцогини, и он перепоручил её заботам своего юного адъютанта Михаила Гарновского, ставшего со временем весьма близким другом англичанки.

А вот процесс освоения средств шел куда успешнее; вначале герцогиня стала обладательницей винокуренных мощностей. Ну а для сбыта произведенной продукции требовалась торговая точка, и ее выбор пал на знаменитый к тому моменту Красный кабачок на Петергофской дороге.

Несмотря на все свои старания, достигнуть должного положения при русском дворе леди Кингстон так и не удалось. Возможно, до окружения императрицы стала доходить сопутствовавшая ей на родине репутация вульгарной и распущенной особы; соответствующие сведения могла предоставить небольшая колония англичан, обосновавшихся на берегах Невы. Не задалось и винокурение в Эстляндии. Возможно, сказался также непостоянный характер ее новообретенного друга Гарновского. Так или иначе, покинув Россию, герцогиня вновь стала колесить по европейским столицам, где и нашла свой конец. В последний год жизни герцогиня Кингстонская купила у мадам де Монтессон (тайной жены герцога Орлеанского) поместье Сент-Ассиз близ Фонтенбло. В этом замке она не прожила и недели: таинственная болезнь оборвала её жизнь. В завещании герцогиня указала, что её следует похоронить в Петербурге, если она умрет в пределах Российской империи, и во Франции, если она умрёт во владениях Бурбонов. Часть своего состояния в размере 50 тысяч рублей леди Кингстон завещала своему русскому другу Гарновскому «в уважение его почтительной привязанности и тех постоянных и тяжелых забот, какие он оказывал в отношении её во время поездки из Петербурга во Францию». Так как наследники за границей оспаривали завещание герцогини, Гарновский предпочёл с согласия Екатерины Второй перевести на себя её имения в России — «дом герцогини у Измайловского моста, участок земли у Красного кабачка и земля по Неве близ Островков».

Увы, неожиданное богатство, свалившееся на Гарновского, не принесло ему счастья. Поначалу благодаря наследству герцогини он слыл одним из первых богачей в Петербурге. Символом его богатства стал великолепный дом, построенный на Фонтанке, рядом с домом Державина. Этот дом был выше узаконенной меры и должен был примыкать к дому Державина павильоном, в котором предполагалось устроить сад и фонтан. Гарновский строил свой дом в надежде, что его купит казна для кого-нибудь из великих князей или княжон. Будучи раздосадован, что сосед лишил его солнечного света, Державин жаловался в полицию и написал даже стихи «Ко второму соседу», конец которых явился как бы пророчеством дальнейшей судьбы этого дома:

Быть может, что сии чертоги,
Назначены тобой царям,
Жестоки времена и строги
Во стойла конски обратят.

Узнав о кончине Потёмкина, Гарновский вывез к себе лучшие вещи из Таврического дворца: статуи, картины, мебель и даже строительные материалы. Когда весть об этом разнеслась по столице, наследники остановили чрез полицию расхищение имущества, перехватывая на Фонтанке нагруженные барки, как сказано у Державина:

И, ах, сокровища Тавриды
На барках свозишь в пирамиды
Средь полицейских ссор.

По вступлении на престол императора Павла, Гарновский подвергся преследованию, по утверждению Г. Р. Державина, за то, что не представлял отчетов в тех денежных суммах, которые он (как поверенный Потемкина) переводил в армию во время войны с турками. Павел Первый издал указ о том, чтобы «все имение [герцогини] оставить в казенном секвестре и дела, до оной касающиеся, где оные под рассмотрением состоят, скорее привести к концу». На основании этого указа у Гарновского были отобраны Чудлейские мызы.

Поступали всё новые жалобы на уклонение Гарновского от добросовестного и точного исполнения воли покойной. Исключенный из службы, он был арестован по высочайшему повелению от 16 июля 1797 г., отдан под суд и подвергся заключению в крепости, хотя относительно его не состоялось никакого обвинительного приговора. По освобождении из крепости он очутился в бедственном положении, дела его были расстроены, и сам он находился под надзором тайной экспедиции. Впоследствии Гарновский пускался в разные спекуляции, но уже не мог поправить своего состояния и окончил жизнь в крайней бедности.

6 ноября 1797 г. Павел Первый повелел купить для устройства казарм дом Гарновского, состоявший в секвестре за частные долги, за 100 000 рублей (вся сумма была выплачена заимодавцам). Что же касается Красного кабачка, то по имеющимся сведениям поэт Державин, являясь министром юстиции, помог своему «закадычному соседу» продать «Красный кабачок» в 1805 году. Именно первая половина 19 века становится кульминационной в существовании Красного кабачка.

Представление о том как, выглядел Красный кабачок в то время, дает гравюра, выполненная по рисунку А.И. Зауервейда. Кабачок изображен как большое бревенчатое здание под высокой кровлей с узким центральным ризалитом входа под непропорционально маленьким фронтоном. Слева располагаются флигель и ворота во двор, откуда выезжают гуляющие. В трактире имелось несколько больших отдельных друг от друга помещений, в которых одновременно могли находиться компании людей разного круга: аристократы из высшего света, пирующие офицеры, купцы, обмывающие удачное коммерческое дело. В Кабачке имелись биллиардная и залы для карточной игры.

Знаток русской старины М.И. Пыляев рассказывал:

 Позднее, при императоре Александре I, тогда лучшие полки гвардии стояли в Стрельне и Петергофе, и ездить в Петербург офицерам без дозволения великого князя, без билета за собственноручным его подписанием, нельзя было. Вследствие этого обстоятельства как почтовая станция, так и трактиры по этому тракту были полны офицерством, любившим, как говорили тогда «сушить хрусталь и потеть на листе»; последнее обстоятельство также называлось «бессменным советом царя Фараона», т.е. тут метали банк «от зари до зари». В то время картёжная игра ещё не была запрещена в трактирах; особенно сильная азартная игра велась в Красном кабачке.

Считается, что впервые в Красном кабачке появился в это время цыганский хор, а со временем цыганское пение приобрело особую популярность в русском обществе, и в Красном кабачке, по рассказам Пыляева, происходили настоящие оргии. С музыкой и песенниками, на тройках, на лихих рысаках съезжалась туда публика. Заехав в тракт, спрашивали шампанское не бутылками, а целыми ящиками. Вместо чая пили пунш. Цыгане, крик, шум и «мёртвая» чаша! В старину всё это считалось молодецкой забавой.

Вообще, Петергофский тракт в это время был весьма оживленным. Во всех увеселительных заведениях вдоль дороги велась картежная игра: ведь надо дать выход эмоциям молодых дворян! Вследствие этого все почтовые станции и другие развлекательные учреждения были полны офицерами, любившими выпить и развлечься за зеленым столом. Интересно, что привычка кутить до самого утра не мешала своевременно и в должном виде к 9 утра являться к разводу.

Вот как описывал заведение швейцарский астроном и математик И. Бернулли:

В Красном кабаке мы обедали, здесь хорошая прислуга, сюда часто приезжали на пикник, особенно для того, чтобы поесть вафлей и попить меду».

О поездке на вафли вспоминает и Анна Петровна Керн:

Дельвиг любил доставлять другим удовольствия и мастер был устраивать их и изобретать. Не помню, чтобы он один или с женою езжал когда-нибудь на балы или танцевальные вечера; но зато любил загородные поездки, катанья экспромтом или же ужин дома с хорошим вином, которым любил потчевать дам, посмеиваясь, что действие вина всегда весело и благодетельно. Между многими катаньями за город мне памятна одна зимняя поездка в Красный Кабачок, куда Дельвиг возил нас на вафли. Мы там нашли совершенно пустую залу и одну бедную девушку, арфянку, которая чрезвычайно обрадовалась нашему посещению и пела нам с особенным усердием. Под звуки ее арфы мы протанцевали мазурку и, освещенные луною, возвратились домой. В катанье участвовали, кроме Дельвига, жены его и меня, Сомов, всегда интересный собеседник и усердный сотрудник Дельвига по изданию «Северные цветы», и двоюродный брат мой А. Н. Вульф».

 

 

В Красный кабачок съезжались гуляки со всего Петербурга – на лодках в летнее время, на тройках — в зимнее. Посещение в течение зимнего сезона Красного кабачка сделалось обязательным для столичных гуляк большого света, в первую очередь из офицерской среды. Поскольку трактир был попутный, туда могли заглянуть как офицер, так и ямщик. Кучерам и прислуге подавались на кухне еда, водка и чай за господский счет. Среди посетителей можно было встретить гордость русской поэзии — Пушкина и Лермонтова. Причем импульсивная натура Александра Сергеевича выливалась в озорные и малопочтенные проделки, такие как драка с немцами в Красном кабачке. «Общение Пушкина с П. В. Нащокиным, живущим очень широко и беспутно. Пушкин в компании приятелей Нащокина принимает участие в драке с немцами в загородном ресторане „Красный кабачок“ и в других развлечениях такого рода».

Что же представляли собой «сражения» в известном пригородном петербургском трактире «Красный кабачок»?

Не следует думать, что это были всего лишь тривиальные ссоры в питейном заведении. Вовсе нет! Это было одно из тех разудалых развлечений столичной офицерской молодежи, в которых принимал участие и толстовский Пьер Безухов. Причем «плюходействие» отнюдь не являлось самоцелью, оно входило в состав не слишком добродетельного, но достаточно старого увеселения молодых петербургских «служителей Марса». Этой традиции, освященной по меньшей мере двумя десятилетиями, придерживалось не одно поколение гвардейских офицеров. И главный интерес для молодых гуляк представляла даже не сама потасовка, а предшествовавший ей фривольный розыгрыш немецких посетительниц трактира. Немецкие ремесленники часто собирались в Красном кабачке отмечать семейные и религиозные праздники — долгие, с большим количеством пива и еды, с весёлыми длинными песнями. Приходили, обычно, целыми семьями с жёнами, тетками, тёщами. Особенно любили немцы Петербурга отмечать в Красном кабачке масленицу. Вот тут, в Красном кабачке и возникла традиция потасовок между гвардейской и аристократической молодёжью и немецкими ремесленниками, оканчивавшаяся взаимными побоями.

 Ф.В.Булгарин вспоминал об этих развлечениях начала XIX века:

 Жаль мне, когда я подумаю, как доставалось от наших молодых повес бедным немецким бюргерам и ремесленникам, которые тогда любили повеселиться со своими семействами в трактирах на Крестовском острове, в Екатерингофе и на Красном кабачке. Молодые офицеры ездили туда, как на охоту. Начиналось тем, что заставляли дюжих маменек и тетушек вальсировать до упаду, потом спаивали муженьков, наконец хором затягивали известную немецкую песню Freu’t euch des Lebens, упираясь на слова Pflucke die Rose, и наступало волокитство, оканчивавшееся обыкновенно баталией. Загородные разъезды содержались тогда лейб-казаками, братьями уланов. Кутили всю ночь, а в 9 часов утра все являлись к разводу, кто в Петербурге, кто в Стрельне, в Петергофе, в Царском Селе, в Гатчине, и как будто ничего не бывало! Через несколько дней приходили в полк жалобы, и виновные тотчас сознавались, по первому спросу, кто был там-то. Лгать было стыдно. На полковых гауптвахтах всегда было тесно от арестованных офицеров, особенно в Стрельне, Петергофе и в Мраморном дворце.

Среди других именитых персонажей российский истории, посещавших кабачок, можно назвать A.A. Плещеева, П.А. Катенина. О степени культовости Красного кабачка можно судить по тому факту, что он был не раз упомянут в литературных произведениях.

М. Ю. Лермонтов описывает дорогу в «Красный кабачок» в озорной поэме «Монго»:

Вдоль по дороге в Петергоф,
Мелькают в ряд из-за ограды
Разнообразные фасады
И кровли мирные домов,
В тени таинственных садов.
Там есть трактир… и он от века
Зовётся «Красным кабачком»…

 

А. С. Пушкин упоминает «Красный кабачок» в эпиграмме «Русскому Геснеру»:

Куда ты холоден и cyx!
Как слог твой чопорен и бледен!
Как в изобретеньях ты беден!
Как утомляешь ты мой слух!
Твоя пастушка, твой пастух
Должны ходить в овчинной шубе:
Ты их морозишь налегке!
Где ты нашёл их: в шустер-клубе
Или на Красном кабачке?

Название кабачка встречается и в произведениях Л.Н. Андреева, И.А. Бунина, Тынянова, Алданова и других авторов. Забегая вперед, отметим, что в 1911 году была напечатана и поставлена В.Э. Мейерхольдом в Александринском театре пьеса «Красный кабачок», автором которой был известный драматург сотрудник газеты «Новое время» Юрий Беляев.

Лихие времена сменяют строгие нравы эпохи Николая Первого, что сказывается и на доходах кабачка. Владельцы дачи вновь поместили объявление о сдаче кабачка внаем «вновь выстроенного и отделанного в лучшем вкусе, заключающего в себе 18 комнат». Меняются арендаторы, дела постепенно приходят в упадок. Так продолжается до тех пор, пока в 1840 г. содержательницей кабачка не становится весьма харизматичная персона — Луиза Кессених.

Настоящее имя нашей героини – Эстер, и родилась она в 1786 году в городе Ханау в еврейской семье. В возрасте 19 лет девушка перешла в христианство, получила новое имя Луиза и вскоре вышла замуж за подмастерья в ювелирной мастерской по фамилии Графемус. В 1806 году в семье Графемус родилась дочь, а в 1808 году – сын. Вскоре после рождения сына муж Луизы, горячий немецкий патриот, стремясь бороться за независимость своей страны, оставил семью и в 1809 году уехал в Россию, где вступил добровольцем в русский уланский полк.

Когда русская армия, преследуя войска Наполеона, в 1813 году вступила на территорию Пруссии, Луиза решает, оставив детей на попечении родственников, записаться добровольцем во 2-й Кенигсбергский уланский ополченский полк прусской армии, чтобы отыскать и встретить своего мужа.

Луиза Графемус, не скрывая своего пола, одетая в обычный уланский мундир, начала кампанию 1813-1814 годов как доброволец. Товарищи по полку и командиры ценили Луизу за храбрость: к концу военной кампании на ее счету был Железный крест, несколько ранений и звание вахмистра (старший унтер-офицерский чин в кавалерии).

Луиза вместе со своим полком совершала победный марш по Франции и направлялась к Парижу. Когда 29 марта 1814 году союзные войска вступили в Париж, в строю проходившего мимо русского уланского полка Луиза неожиданно увидела своего мужа. Огромное чувство радости и счастья охватили Луизу, но большим было также удивление окружающих солдат, наблюдавших, как прусский улан, рыдая, обнимает и целует русского улана посреди парижской улицы. Объятия и поцелуи уланов выходили далеко за рамки дружеских чувств и союзнических отношений. И когда всё выяснилось, то неожиданно встретившихся после долгой разлуки супругов приветствовало громовое «ура!».

Но война продолжалась, в некоторых районах Парижа ещё шли уличные бои. На следующий день во время кровопролитного сражения у высот Монмартра муж Луизы, вахмистр русского уланского полка Графемус, был убит картечью. Можно представить себе отчаяние и горе, которые охватили молодую женщину, проделавшую тяжелейший поход, чтобы найти своего мужа, и тут же потерявшую его на следующий день навсегда.

Романтическая и трагическая история Луизы стала широко известна в войсках союзников. Прусский король Фридрих-Вильгельм Третий выдал Луизе 30 талеров для возвращения домой. Император Александр Первый тоже решил помочь безутешной вдове, находящейся в состоянии глубокой печали, и дал указание везти Луизу Графемус в Санкт-Петербург на отдых и лечение. В сопровождении специального курьера Луиза прибыла в Петербург, где заботы о ней взяла на себя вдовствующая императрица Мария Фёдоровна.

Окружённая заботой, под наблюдением хороших врачей Луиза поправлялась. В конце марта 1815 года известия о бегстве Наполеона с острова Эльба достигли Петербурга. В обстановке лихорадочной военной подготовки, которая охватила русскую столицу, Луиза Графемус решает возвращаться на родину, чтобы продолжить службу в уланском полку.

В ходе решающей битвы при Ватерлоо преследование отступающих французов было поручено прусской кавалерии, в которую входил и уланский полк Луизы. Во время этой погони за отступающим противником Луиза получила ранение – пуля раздробила кисть правой руки. Покинув строй, Луиза отправилась в госпиталь. Ранение оказалось тяжёлым, и часть руки пришлось ампутировать. На этом военная служба Луизы Графемус окончилась. Наступали суровые будни и адаптация к жизни инвалида.

После выхода из госпиталя Луиза направляется в Берлин хлопотать о пенсии. Вопрос решается медленно, а Луиза не имеет никаких средств для жизни, кроме того ей нужно содержать двоих детей, которые в это время жили с ней в Берлине.

Только в августе 1816 года Луиза получила первые выплаты из расчета более чем скромных 2 талеров в месяц. Это была обычная пенсия для солдат и нижних чинов прусской армии. Но такая пенсия обидела Луизу, она считала себя одной из героинь войны, и назначение обычной солдатской пенсии задевало её честолюбие. Но весьма кстати выяснилось, что она может также ходатайствовать о назначении пенсии в России за погибшего на русской службе мужа. В конце марта 1817 года Луиза получила последний раз пенсию в Пруссии, оформила в дальнейшем перевод пенсии в Россию и выехала в Россию, где ей было суждено прожить до конца жизни.

Героиня освободительной войны против Наполеона Луиза Графемус была популярной личностью в немецком обществе Санкт-Петербурга и её часто приглашали на различные праздники и встречи. Возможно, на одном из таких мероприятий она познакомилась с Иоганном Адамом Корнелиусом Кессених, уроженцем Кельна и профессиональным переплетчиком. Уже в 1817 году в Петербурге состоялось их бракосочетание. Через два десятка лет, когда глава семьи по состоянию здоровья уже не мог работать, заботы о содержании семьи пришлось взять на себя Луизе. На имевшиеся сбережения Луиза и приобретает «Красный кабачок», который в то время был все еще популярен у петербургской публики и при должном управлении мог давать изрядный доход.

Новая владелица приложила немало усилий для сохранения былой популярности кабачка, хотя в новом суровом николаевском царствовании уже не было прошлых развлечений золотой молодёжи. Но посетителей привлекала хорошая кухня, которая приобрела черты характерные для немецкой кулинарии, и кабачок по-прежнему оставался любимым местом встречи как немецкой публики, так и аристократической и военной молодёжи. Трактир славился своей музыкой и танцевальными вечерами, зимой строились ледяные горы. В трактире было всегда чисто и уютно, обслуга вышколена, продукты всегда свежие, и блюда хорошо приготовлены, что особенно ценилось, ибо было большой редкостью в российских трактирах и ресторациях. При Кессених кабачок славился вафлями, прохладительными напитками и знаменитыми танцевальными вечерами для гвардейцев. Пятью годами позже газета «Северная пчела», в частности, писала:

… лет 15 Красный кабачок стоял с заколоченными ставнями, теряя мало помалу даже бледный красноватый оттенок наружных ситен своих. Теперь он переродился и ожил, с музыкою в каждое воскресенье, съездами горожан и вафлями, под надзором и заведыванием Луизы Графемус Кессених, бывшей вахмистром Королевской Прусской службы в 1812-1815 г.г.».

В начале 1846 года в той же газете появилась заметка рекламного характера:

На Красный Кабачок приглашает вас содержательница самого старого из Русских загородных трактиров женщина-воин мадам Кессених, сражавшаяся в прусских рядах (1813 и 1814 гг.) в уланском мундире за независимость Европы и украшенная военным орденом. Она давно уже переселилась в Россию, к своим военным товарищам, и потчивает посетителей в своей винтер-квартире русскими блинами и немецкими вафлями. Иностранцы боятся русских блинов, как картечи, но для госпожи Кессених блины – холостые заряды, и она сожалеет, что не может ввести нашего народного кушанья в прусские войска. Надобно навестить героиню знаменитой войны, променявшую бивуачные огни на мирный огонь очага. На Красном кабачке есть и горы.

Дела у кабачка вновь пошли в гору, однако постепенно возраст давал о себе знать, и Луиза постепенно отходила от управления трактиром, обеспечив благосостояние семье.

Сохранился рассказ-воспоминание юнкера о «Красном кабачке» и его хозяйке. Рассказ описывал события 1845—1849 годов и был опубликован в 1884 году в журнале «Русская старина»:

…Выступали мы в лагерь, обыкновенно, уже под вечер, так как переход в Петергоф совершался с ночлегом. Первый привал делался у известного Красного кабачка, тогда уже увядавшего, но всё-таки хранившего некоторые следы былой славы. Содержательницей его в то время состояла некая госпожа Кессених, гнусной наружности старуха, в юных летах служившая, как говорили, в прусских войсках, вроде нашей девицы Дуровой; с той только разницей, что последняя была гусаром, а Кессених — пехотинцем, так по крайней мере свидетельствовал висевший в Красном кабачке портрет ея, снятый в молодых летах, на котором она изображалась в мундире прусского фузилера, с тесаком через плечо. Бранные подвиги сей героини, кажется, не записаны на скрижалях истории; знаю я лишь, что на старости лет она, покинув меч, возлюбила занятия увеселительными заведениями; в самом Петербурге содержала танцкласс, а на петергофской дороге царила в Красном кабачке.

Луиза Кессених была известной личностью в Петербурге в николаевское царствование. Она знала всех, и весь город был знаком с героиней войны 1813-1815 годов. Жизнь героини оборвалась 30 октября 1852 года. Луиза умерла на 66-м году жизни в окружении семьи и была похоронена на лютеранской части Волковского кладбища.

Царствование женщины-улана стало последним славным периодом существования Красного кабачка – В 1859 г. случилось несчастье – «Красный кабачок» сгорел, а его название перешло к соседнему кабачку, расположенному на другом берегу реки Красненькой.

На протяжении последующих двадцати лет участок с сохранившейся дачей принадлежал купеческой семье Семьяновых. Помимо дачи оставались харчевня, небольшая лавка и погреб. На месте бывшего Красного кабачка покоились развалины и гора бутылок из под шампанского, на которых постоянно играла музыка ветра…

Что же касается нового Красного кабачка, то смена местоположения существенным образом сказалась и на контингенте посетителей: теперь это были уже не дворяне-офицеры, а рабочие местных заводов, крестьяне, финны-трубочисты, извозчики. В 1907 году в «Красном кабачке» отдыхала группа участников автомобильных гонок «Пекин — Париж». Их можно увидеть на архивных фотоснимках. Можно предположить, что это единственные изображения трактира-преемника…

Новое место расположения и изменившийся контингент клиентов не спасло кабачок от идеологической чистки: в 1919 г. деревянное здание было разрушено большевиками, усмотревшими в нем вместилище греха и память о ненавистных царях.

Давно уж нет «Красного кабачка». Сейчас это место больше ассоциируется с монументами, посвященными Великой Отечественной войне, и не случайно: здесь проходил передний край обороны Ленинграда. Любопытно, что в 1945 году именно там, где до революции находился «Красный кабачок», была сооружена временная триумфальная арка, где жители города встречали своих воинов-победителей.

 

Удивительная история «Красного кабачка»! Можно только догадываться, какой популярностью пользовался бы кабачок сегодня, сохранись он до наших дней. На протяжении двух веков кабачок был немым летописцем истории Петербурга. Под его крышей могли отдыхать и кутить все, начиная от царя и заканчивая ямщиками и рабочими. Его традиции и демократичность позволили ему стать культовым местом, где общественное положение не являлось критерием допуска. Местом, которое символизировало равенство людей и размах русской души…

 

 

P.S. При написании статьи были использован следующие материалы:

В. Коган «Память железного времени, или еще одна кавалерист-девица»

Пыляев М. «Забытое прошлое окрестностей Петербурга»

Джакомо Казанова «История моей жизни»

С. Горбатенко «Петергофская дорога»

Сайт lenschule481.narod.ru (Фрагмент карты Шуберта)